Стивен Дональдсон - Презрение Лорда [ Проклятие Лорда, Проклятие лорда Фаула]

Пусть он сумасшедший. Значит, в данный момент он просто переживает бред слабоумного, терзая себя ложными печалями и желаниями, порождениями иллюзий. Такое случалось с прокаженными.

«Нет! — крикнул он почти вслух. — Я знаю разницу, знаю, что я сплю!»

Его пальцы скорчились в ярости, и он глубоко вдохнул в легкие холодный воздух и все отбросил прочь. Он знал, как пережить сон. Единственной опасностью было сумасшествие.

Когда они шли между домами, гладкая рука Лены коснулась его руки. Он почувствовал новый прилив забытого ощущения.

Шум голосов становился все громче. Вскоре Лена, Этьеран и Кавинант добрались до круглого пятачка в центре Подкаменья и присоединились к собранию жителей деревни.

Оно освещалось дюжиной ручных ламп-горшков с гравием, и в этом освещении Кавинант все ясно различал. Мужчины, женщины, дети сгрудились вокруг площадки. Кавинант догадался, что практически все Подкаменье пришло сюда, чтобы послушать песню Этьеран. Многие сельчане были ниже его ростом и значительно ниже Трелла. Они были темноволосыми, приземистыми и плотными, с широкими плечами. Даже женщины и дети производили впечатление физической силы — века работы с камнем способствовали такому развитию. Кавинант чувствовал такой же смутный страх перед ними, как и перед Треллом. Они казались чересчур сильными, а у него не было ничего, кроме своей необычности, чтобы защитить себя, если они повернутся против него.

Они были заняты разговорами друг с другом, очевидно, ожидая появления Этьеран, и не подали вида, что заметили Кавинанта. Не желая привлекать к себе внимания, он держался сзади людей. Лена встала рядом с ним. Этьеран подала горшок с гравием и стала пробираться сквозь толпу к центру площадки.

Оглядев собравшихся, Кавинант переключил внимание на Лену. Она стояла против него и слева, на дюйм или два выше его плеча, и обеими руками держала на уровне талии полный горшок с гравием. Кавинант снова почувствовал зуд в ладонях от пугающего желания прикоснуться к ней.

Словно прочитав его мысли, она взглянула на него с торжественной мягкостью в лице, которая заставила его сердце сжаться, словно оно было слишком велико и не умещалось за обхватывающими его ребрами. Он стесненно отвел от нее взгляд и сделал вид, что оглядывает площадку, хотя на самом деле ничего не видел. Когда он снова взглянул на Лену, она, казалось, сделала то же самое — притворилась, что смотрит мимо. Кавинант сжал зубы и заставил себя набраться терпения и ждать, когда что-нибудь произойдет.

Вскоре собравшиеся замолчали. В центре открытой площадки на низком каменном возвышении стояла Этьеран. Она поклонилась собранию, и люди ответили на ее приветствие, молча подняв вверх светильники. Огни, казалось, сфокусировались вокруг нее, образовав полутень.

Когда светильники опустились, а в толпе затихли последние голоса, Этьеран начала:

— Сегодня ночью я чувствую себя старой, мою память как будто затуманило, и я не помню всей песни, которую хотела бы спеть. Но я спою то, что помню, и расскажу всю историю, как рассказывала и раньше, чтобы вы могли разделить со мной те знания, что я имею.

При этом по собранию пронесся тихий смех — веселая дань превосходству знаний Этьеран. Она молчала, склонив голову, чтобы скрыть страх, который принесли ей знания, до тех пор, пока люди снова не утихли. Затем она подняла глаза и сказала:

— Я спою легенду о Береке Полуруком.

После последней короткой паузы она вплела свою песню в приветственную тишину, как необработанный редкий драгоценный камень.

Песня повергла Кавинанта в трепет, словно скрывала в себе призрак, который он должен был суметь опознать. Но голос Этьеран очаровал его. Ее пение не сопровождалось никакими музыкальными инструментами, но прежде, чем она пропела первую строчку, Кавинант почувствовал, что песня не нуждается ни в каком сопровождении. Чистая линия мелодии была украшена неожиданными резонансами, содержала в себе гармонию, эхо молчаливых голосов, так что при каждом новом запеве голос Этьеран, казалось, распадался на три или четыре независимых в песне голоса.

Баллада начиналась в грустной тональности, застывшего золотого оттенка ночи, украшенного звездами-драгоценностями, так что хотелось зарыдать, словно на панихиде; и сквозь это повеяло черным ветром утраты, в которой предметы нежной заботы, сконцентрированные в Подкаменье, казалось, затрепетали и исчезли. Слушая песню, Кавинант чувствовал, что все собравшиеся кричали, как один, в молчаливом горе под неистовой силой певицы.

Но печаль недолго звучала в ее голосе. После паузы, открывшейся в ночи, словно откровение, Этьеран запела свой храбрый припев: «Берек! Друг Земли!» И эта перемена отразилась в таком повышении основной модуляции, которая была недоступна для обычного голоса, менее универсального, чем ее. Собравшихся вновь переполнили эмоции, и в мгновение ока из печали они оказались в радости и благодарности. И тогда последняя долгая высокая нота вырвалась из горла Этьеран, как салют горам и звездам, люди подняли вверх светильники и издали звучный крик:

— Берек! Друг Земли! Привет тебе!

Потом, медленно опустив светильники, они двинулись вперед, придвигаясь ближе к Этьеран, чтобы услышать ее рассказ. Общий импульс был так прост и силен, что Кавинант тоже сделал несколько шагов прежде, чем опомнился. Он быстро оглянулся вокруг, задержал взгляд на слабо мерцающих звездах, вдохнул вездесущий аромат гравия. Единодушная реакция Подкаменья испугала его, он не мог позволить себе потеряться в ней. Он хотел уйти, но ему нужно было услышать рассказ о Береке, поэтому он остался на месте.